Сижу в аэропорту Стамбула. Вокруг люди в позах младенца. Они поджимают коленки поближе к груди, чтоб поместиться на двух сидениях и не занимать бессовестно много места. Они такие разные эти люди: напротив меня – белобрысые парень с девушкой, её ноги на его коленях, она пытается завладеть его вниманием, а он безмятежно читает книжку. Вот он, наконец, взглянул на неё, поцеловал и снова вернулся к словам на бумаге. Справа группка мусульман в белых туниках. Все вокруг в свитерах и с тёплыми куртками, перекинутыми через руку, а эти мужчины покрыли лишь часть тела белым материалом, и кажется, что под ним они совершенно голые. Слева два парня в ковбойских шляпах. За ними группка турчанок в платках одинакового цвета. Они из одного гарема или одной спортивной команды? Позади слышу родной грузинский галдёж. Даже оборачиваться не надо, чтоб понять, как выглядят мои будущие спутники. Вот белобрысый парень вновь оторвался от книги на минутку и поцеловал свою девушку. Вокруг все двигаются, говорят, храпят, спешат, тянут время. У всех свои причины и цели. Все откуда-то куда-то.
А я из Италии. Да, да. Спустя множество лет, поездок и командировок, я все же попала в Италию. Я поехала изучать благотворительный проект в маленьком городке под названием Удине, а по пути имела полтора бьющих по кошельку дня на то, чтоб увидеть небывалую красоту под названием Венеция.
"Ах, Венеция!" – восклицал главный герой фильма Казанова, и как же я его понимаю! За последние годы я успела повидать много красивых городов, но этот маленький клочок земли залился в мое сердце своими каналами и проливами, оставив глубокие русла.
Несмотря на ужасную погоду и такой же ужасный недосып, оставив чемодан в убогой комнатке самого дешевого отеля, который я только смогла найти в пригороде Венеции, я добралась до заветного острова и ступила на первый мост. Необычная красота сразу ударила меня по лицу и заставила глубоко дышать. Старые разноцветные дома, купола величественных церквей, гондолы, катера, туристы, голуби – все пестрит перед глазами и раздваивается, отражаясь в зеленоватой воде.
Я спустилась в самый дешевый транспорт в городе - вапоретто, или водный автобус, и поплыла. Мои глаза бесконечно бегали от одного здания к другому, от лодок к чайкам, от мостов к памятникам. Мне было обидно, что я могу видеть здания только по одну сторону Большого Канала, и уже подсчитывала, где лучше сесть на обратном пути. Вапоретто качалось и со стуком приставало к плавучим будкам то по одну сторону канала, то по другую, проводник выкрикивал названия остановок, а мой фотоаппарат щёлкал и щёлкал, ловя все, начиная с мелких узоров на окнах, заканчивая прекрасными зданиями вдалеке.
Наполненная восторгом и несильной дурнотой от укачивания, я вышла на предпоследней остановке Гранд Канала - "Сан Марко". Изящные улочки, напичканные туристами, вывели меня на главную площадь города - место неожиданно пустое и огромное для столь тесного острова. Блестящую от дождя каменную кладку топтали люди, голуби и чайки, отбирая друг у друга право первенства. Я остановилась посередине, окруженная музеями, башнями, Кафедральным собором, статуями, крыльями, лицами и всеми остальными частями тел всех видов и составов. Но несмотря на большую плотность живых существ на квадратный метр Венеции, в ней было тихо. Всплески воды и возгласы чаек были слышны везде и всюду, не зависимо от того, насколько далеко я отходила от берега.
Я бродила весь остаток дня, не глядя, куда иду. Просто шла по худеньким улочкам с разноцветными домами, соединённым дугами мостов, под которыми порой, наклоняясь, проплывали гондолы. Гондольеры, иногда в соломенных шляпках с лентами, рассказывали истории, пели или молчали, давая туристам просто насладиться бликами воды и отражений. Все гондолы Венеции, которые я видела, черного цвета, что вызвало мое любопытство. Аудиогид, сопровождающий меня в телефоне, рассказал о легенде про местного дожа, чья жена изменяла ему с мужчиной, приплывающим по ночам на черной гондоле. Об этом поползли слухи, и сообразительный дож издал указ, чтоб все гондолы были перекрашены в черный, и теперь никто не стал бы утверждать, что к его дому причаливает одна и та же гондола. Соригинальничал. Или просто отношения с женой у него были никудышные, а может и наоборот. Так или иначе, в Венеции плавает ровно четыреста двадцать пять черных гондол.
Мой улыбчивый восторг не утихал, пока не начало темнеть. И тут все изменилось. Улыбчивый восторг превратился в печальный восторг. Я ненамеренно забрела на самый оригинальный мост - Реальто - и застряла на его верхней ступеньке. Меня к ней приклеили невидимым клеем "ахов" и "охов". Я смотрела на извивающийся водный канал, кафешки и рестораны, зажегшиеся лампочками сотен оттенков, гондолы и вапоретто с обнимающимися людьми, а главное - на отражения: красные, желтые, зеленые, синие, белые, золотистые пятна на ребристой воде, вздыхающей, дышащей умиротворением, красотой и любовью. Обстановка была настолько романтичной, что слезы начали наворачиваться на глаза. В этот город нельзя приезжать в одиночку. А если вас все же угораздило попасть туда, будучи одиноким, как полярный медведь в африканской пустыне, ни за что, ни за что не оставайтесь в этом городе до темноты! Он вас очарует, заколдует и засосет в омут чувств и мечтаний. Я стояла на мосту бесконечно долго, глядя на все с приподнятыми у переносицы бровями и недоулыбкой, мечтая не быть там одной.
Пропитавшись красотой, эмоциями и дождем, я все же сделала шаг вниз по ступенькам и направилась в сторону материка, чувствуя, что ноги и слабая спина сегодня поработали на славу.
Следующее утро в тесной и грязной комнатке гостиницы началось с солнца. Это настолько меня обрадовало, что я забыла о всех неудобствах. Быстро собрав слегка расслабившийся чемодан, позавтракав охотничьей колбаской и слишком сладким куском хлеба, прихваченным из Тбилиси, запив этот скудно-выгодный завтрак водой из самолета и даже не почувствовав себя бомжом, я сдала ключи от комнаты, оставила чемодан и побежала в сторону Венеции. Точнее, конечно, поехала.
Солнце ласкало лицо, но не успокоившийся холодный ветер щипал за щеки. Не испугавшись его, я села на самом носу вапоретто, открытом, и почувствовала себя то ли Роуз, то ли Джеком. Слава Богу, мой водный автобус не столкнулся с айсбергом, и я смогла насладиться красотой итальянских домиков, особо ярких при свете солнца.
Пунктом назначения в этот раз являлась базилика Санта-Мария-делла-Салюте. Вторая, на мой взгляд, по грандиозности церковь в Венеции. Она была построена четыре века назад в честь избавления города от ужасной эпидемии чумы. Поэтому благодарный архитектор особо постарался и сделал свою работу на отлично. Воскресную Мессу, по данным интернета, в ней служили в одиннадцать часов, и именно на нее я направлялась. Слегка опаздывая, я вбежала сквозь тяжелые ворота и резко остановилась, так как никакой Мессы там не было и не намечалось. Разочаровавшись, но сделав пару красивых фотографий, я вновь покинула церковь быстрым шагом и огляделась. Было уже поздно и лучшее, на что я могла надеяться – это последняя, запоздалая Месса в какой-нибудь церквушке. Надо было переплыть через канал, на другой стороне находилось намного больше церквей. Ближайшее вапоретто шло в сторону площади Святого Марка, и я направилась к кафедральному собору.
Бегом пересекая площадь Сан Марко, я радовалась тому, какие прекрасные кадры смогу заснять сегодня и думала о том, что, как только выйду с Мессы, надо будет обязательно попросить кого-нибудь меня сфотографировать. Мне повезло. Женщина у входа сказала, что Месса как раз недавно началась, но отказалась впускать меня с рюкзаком. Пришлось пробираться по соседней узкой улочке, сдавать рюкзак, получив за него помятый номерок. Боясь оставить документы, деньги и технику на произвол судьбы, я обняла кошелек, паспорт, телефон, фотоаппарат и дополнительную линзу от него, мчась обратно. Я вошла в церковь с бокового входа, открывшего мне большой коридор с несколькими дверями. Ни одна не казалась открытой.
– Куда мне идти? – спросила я какого-то мужчину в форме.
– Туда, – указал он рукой в дальний конец коридора практически затопленного водой (что было обычным явлением для Венеции). Я улыбнулась то ли мужчине, то ли тому факту, что придется пройти по воде, словно Иисус Христос (своеобразная проверка на святость перед Мессой?) и сделала шаг вперед. Меня окликнули.
– Я пошутил! – рассмеялся мужчина, – Вам сюда, в ближайшую дверь.
Весело улыбнувшись шутке, я поблагодарила его и, наконец-то, зашла на Мессу.
Грандиозные размеры собора разносили пение хора. Оно отражалось от золотистых стен и куполов, подхватывалось людьми и статуями, переливаясь многоголосьем женских и мужских оттенков. Пение хора было настолько умелым и красивым, что заволокло меня величием и важностью всего происходящего. Я сидела на одном из сотен стульев, испытывая то, что никогда не испытываю в своей церкви в Грузии: я была частью чего-то большого, чего-то великого. Попадая на католическую Мессу в Европе, я каждый раз затаиваю дыхание от этого чувства. Чувства того, что наконец-то ты не исключение из правил, а аксиома; ты не изгой, пытающийся бороться за свои принципы, а часть большой силы, единой и важной. Я не жалуюсь на свою жизнь, я вижу руку Бога в моей истории, но все же порой быть посредственным и защищенным тоже приятно.
Когда я закончила читать чтения из Библии на английском с маленькой брошюрки, пришло время слушать проповедь. Старенький священник говорил по-итальянски, и я почти ничего не понимала. Но как же мне хотелось понимать! Его интонация была настолько живой, настолько проникновенной, что я жаждала каждого его слова, как дождя засушливым летом. Но я его не понимала. Поэтому мне оставалось только думать. Чувство грандиозности не оставляло меня, и я задумалась о другой его стороне – о том, насколько велик Бог и насколько малы мы, пытающиеся с Ним тягаться.
Месса закончилась. Я еще немного посидела в храме, а затем вернулась на улицу. И тут меня встретило то, чего я совсем не ожидала – проливной дождь. Утреннего солнца, как не бывало, небо затянуто серыми тучами, а каменная плитка, покрывающая площадь, затоплена водой. Мой зонтик в рюкзаке. Рюкзак на полке где-то на соседней улице. В руках полно вещей, не терпящих воды. Я закутала все, как могла, курткой, глубоко вздохнула и выбежала под дождь.
Следующий час или два я топила свою обувь в лужах, то садилась в вапоретто, то выходила из них, пыталась найти смельчака, который бы остановился под порывами дождевого ветра и сфотографировал мое запутавшееся в волосах лицо на фоне непоколебимо прекрасных зданий и гондол. Устав, я прокатилась на водном автобусе вокруг острова, направляющегося на соседний Мурано. В том вапоретто произошло сразу несколько интересных вещей: первое – в него влетел голубь, кружил в бешеном темпе, задевал людей и бился об окна. Все легли с визгом, боясь встать и открыть хоть одну из двух дверей. Пришлось мне и какому-то япошке выдворять птичку. Второе – в транспорт зашел пожилой, но очень шумный мужчина в странной одежде и в шляпке с пером, как у Робина Гуда. Я решила, что он местный сумасшедший, но позже обнаружила целую компанию таких Робинов Гудов. Третье – маленькая девочка, засыпающая на руках у отца и хнычущая по поводу того, что ее заставляют смотреть на этот скучный город. Четвертое – от ветра поднялись волны и меня настолько укачало, что я предпочла сойти пораньше, оказавшись на кладбище.
Думаю, я бы в любом случае не упустила шанса попасть на этот безмолвный четырехугольный островок, носящий имя святого Михаила Архангела. Я отношусь к старинным кладбищам с немного нездоровым интересом и предпочитаю их жуткую красоту многим музеям. Сан-Микеле с его богатой, но все же невеселой историей являлся последним пристанищем для венецианцев со времен Наполеона. И не только венецианцев. Множество знакомых с детства имен было вырезано на каменных плитах этого острова. Но искала я именно одну могилу – Иосифа Бродского, чьи стихи уже больше получаса мне на ухо шептал аудиогид. Каменные скульптуры и бюсты, провожающие меня немигающим взглядом, пасмурная погода, отсутствие людей и абсолютная тишина были жутковатыми, поэтому я не вынимала из ушей проводков с Бродским и периодическими всплесками классической музыки, так подходившими Венеции. Я не могла его найти, Бродского. Я ходила и ходила, хотя на каждом шагу висели указатели, словно подсказки в компьютерной игре. В итоге позади меня появилась парочка русских туристов, через минуту обнаруживших нужную могилу. Я поспешила в их сторону и преследовала их еще недолго, пока девушка читала Бродского вслух своему спутнику.
На обратном пути я встретила еще четверых туристов, итальянцев, пожилых людей, ни во что не ставивших обет молчания данного острова. Один старик смеялся, остальные что-то громко говорили. Этот абсолютно неуместный смех, однако, не выглядел по-хамски, как если бы здесь шумел молодой человек. Смех старика говорил о том, что он давно уже со смертью "на ты", и имеет полное право относиться к ней неуважительно.
Этот остров с множеством увековечено-молодых лиц и оглушающей тишиной произвел на меня намного большее впечатление, чем Мурано, до которого я все же добралась.
Прощаться с Венецией было трудно, даже продрогнув и промокнув до самых костей. Но впереди меня ждала неделя упорной работы, интеллектуального труда и кладези информации в маленьком городке Удине, заполненном красивыми домиками, металлическими статуями, как в моей любимой компьютерной игре, велосипедами, а главное, добрыми и милыми людьми, работающими в одной со мной организации и доказывающими, что работать в Каритасе – тоже означает быть частью чего-то большего.